— Тебе повезет, если у тебя будет кто-то умеющий это делать. Если нет, найми кого-нибудь или обучи кого-либо из слуг этому делу. А если твой мыловар знает только, как приготовить грубое мыло, а не более мягкое, как ты предпочитаешь, и ты не будешь его иметь только потому, что торговец просит за него слишком большую цену?
Эмма покраснела, как это случалось с ней всегда, когда она задавала глупый вопрос.
— Я надеюсь, Ричард оценит, что мне приходится делать ради него.
— Он очень оценит, если хозяйство будет хорошо налажено. Он не будет заботиться об огне для кухни, о корове, которая потерялась, или о торговце, который пытался содрать с вас безумную цену за перец. Ричард должен видеть быстро приготовленные яйца и рыбу у него на столе, улыбку у тебя на лице и рассказывать, как он проводит свой день, который ни в чем не похож на твой. Потом он будет пить со своими друзьями и хвастаться им, что у него самая замечательная жена на белом свете. Она никогда не ноет, не надоедает ему вещами, которые ему не интересны, и очень редко залезает в его кошелек.
Эмма смутилась.
— Значит, жена в действительности должна быть этаким подобием святости?
— Нет, конечно, — ответила Ровена, уводя ее подальше от невыносимого запаха кипящего жира. — Если бы я, по несчастью, все же была бы еще женой этого развратника Лионса, то могла бы покупать перец за бешеные деньги и пережаривать ему рыбу. Я просто даю тебе общие советы, моя милая, те, которые давала мне моя мать. Ты сама найдешь способ, как тебе обращаться с Ричардом, не бойся. Теперь пойдем и поищем Эдит. Мне нет надобности заниматься варением свечей, когда Эдит тебя может научить этому. И не спрашивай, почему нельзя просто объяснить все на словах. Слова быстро вылетают из головы, но если ты что-либо делаешь сама, это запоминается надолго.
Ровена вернулась в зал к своему шитью, оставленному у камина. Она шила Уоррику тунику из светло-красной парчи, долгая работа, потому что тонкий шелк требовал кропотливого труда. В покоях Уоррика было бы светлее, но она не позволяла себе пользоваться его комнатой, как своей, хотя он разрешил ей это накануне отъезда, и она спала там каждую ночь.
Ее сундук с вещами оказался в тот день в его комнате. Он не сказал ни слова по этому поводу, только заметил, что корсет из королевского пурпура с золотым шитьем очень красив. Что ее обязанности полностью изменились, она обнаружила только после его отъезда.
Сначала Эмма сообщила ей о своей свадьбе, которая может состояться, только если она научит ее обязанностями жены лорда, и что у нее есть разрешение ее отца на то, чтобы Ровена обучала ее. Ровена чуть не упала, когда услышала ответ на свой вопрос о том, кто же отец Эммы. Она не могла прийти в себя на протяжении недели, сердясь на Уоррика за то, что он не предупредил ее. Но в ют же день Мэри Блуэ сказала ей, что если она согласится учить Эмму (на что она уже согласилась), то освобождается от всех остальных обязанностей.
Помогать Эмме было удовольствием. Ровена привязалась к девушке и чувствовала, что ей будет не хватать ее, когда она выйдет замуж за Ричарда. Это должно было произойти, однако, не раньше, чем вернется Уоррик, а когда он вернется, не мог сказать никто.
Были и другие изменения. Беатрис на следующий день после наказания послали жить со своей новой семьей, и, когда она уехала, все в замке вздохнули свободней. Со времени отъезда Уоррика ею младшая дочь стала меняться к лучшему, и Ровена подбадривала ее. Она обнаружила, что Мелисант вовсе не столь испорченная, как думала Милдред, скорее она была под дурным влиянием старшей сестры.
Изменение в положении Ровены произвели впечатление на других, хотя она считала, что основное впечатление на них производит место, где она спит. Мэри теперь приходила к ней советоваться по поводу своих проблем, муж Мэри откладывал для нее самые лакомые кусочки из еды. Даже управляющий имением Уоррика приходил к ней советоваться, послать ли ему Джона Гиффорда в ближайший город за провиантом. Джон, если он не был в отъезде, присоединялся к ней и Милдред во время еды. Хотя Мелисант приглашала Ровену за господский стол с ней и леди Робертой — единственной, кто продолжал относиться к Ровене с презрением, — но она не могла позволить себе это. Уоррик облегчил ее участь перед отъездом, но он не сказал, что она уже не является служанкой. И раз она относится к вилланам, даже если и носит одежды леди, то не должна есть за господским столом.
Хотя дни ее были заполнены занятиями с Эммой, все же оставалось время для дум об Уоррике. И она узнала, насколько сильные чувства у нее он вызывал, потому что разлука с ним оказалась очень болезненной.
И теперь, когда его не было рядом, с его глазами, горящими желанием, она потеряла ту уверенность, которую испытывала в те последние дни, что провела с ним.
Он желал ее, пока был здесь. Он пошел на уступки, которых она никак от него не ожидала. Но она все же оставалась ничем: его любовницей, его служанкой, его пленницей. Она не могла ожидать ничего сверх этого. Она даже боялась, что, когда он вернется, время притупит все, что было, и он увлечется кем-либо другим.
— Мистрис, вам надо ехать со мной. Она подняла взгляд и увидела сэра Томаса, уставшего с дороги, стоящего прямо перед ней.
— Уоррик вернулся?
— Нет, мистрис, он все еще у замка Эмбрей.
— И вы отвезете меня туда?
— Со всей скоростью. Краска сбежала с ее лица.
— Он ранен?
— Нет, конечно.
— Ладно, вы можете не говорить мне, что это глупый вопрос, но что еще я могла подумать, когда вы сказали, что нужно спешить.